Школе наставников быть!

Уже совсем скоро стартует новый проект наставнического центра Александра Гезалова−школа для будущих наставников. Почему нужно учиться быть наставником? Какие сложности могут возникнуть? И есть ли разница между школой приемных родителей и школой наставников? Обо всех подводных камнях и личном наставническом опыте мы поговорили с первым преподавателем будущих наставников Василиной Андреевной Степановой, куратором программы «Наставничество» ДБФ «Счастливые дети», кризисным психологом.

−Как вы попали в добровольческую сферу?

−Я была студенткой и искала варианты преподавания русского языка (Василина по первому образованию филолог), до этого была волонтером для детей с ОВЗ и понимала, что мне не совсем хватает знаний, умений и профессиональных навыков. В какой-то момент я увидела объявление, что в детский дом требуются репетиторы по русскому языку, подумала, что это отличная возможность. Когда я туда первый раз ехала, должна была быть волонтерская группа, но когда я приехала, оказалось, что они больше не будут ходить в детский дом. Поскольку я уже приехала, то решила дойти до детского дома, спросить, нужно ли с кем-то позаниматься. Вот так началась эта история.

Я пришла в детский дом, познакомилась с детьми, с воспитателем. Честно говоря, думала, что второй раз я туда не приду, но потом все-таки пришла, сначала один раз, потом второй раз, потом еще десять раз, потом привела с собой несколько своих знакомых. Постепенно началось формироваться представление о том, что нужно, чтобы у каждого ребенка был закрепленный за ним взрослый. Потому что когда ты приходишь в детский дом (у нас был небольшой детский дом, 40 человек) и на тебя бежит 40 детей сразу, которые хотят внимания, все-таки нереально качественно уделить время.

−Вы пришли по объявлению работать репетитором в детский дом бесплатно, потом подтянули знакомых ребят?

−Да. Сначала все было не очень системно: поскольку я была студенткой, то приглашала присоединиться других студентов, в итоге кто-то оставался, а кто-то нет. Потом мы начали выходить на разные интернет-ресурсы, на городской форум, тогда еще были мощные форум-пространства. Это было почти 10 лет назад, 2011 год.

−Когда вы принимали решение репетиторствовать в детском доме, знали ли что-нибудь о наставничестве или интуитивно понимали, как необходимо выстраивать общение с ребенком?

− Я шла как репетитор, у меня не было никаких идей о наставничестве. Мы пришли к этой идее исходя из ситуации, называли это «шефство». Ты приходишь, с тобой хотят общаться ребята, и ты реально не можешь всем уделить внимание. В том детском доме не было такого, чтобы кто-то регулярно туда приходил. Когда я пришла туда первый, второй раз, это было достаточно равнодушное общение, неглубокое, но когда это был пятый, шестой, седьмой раз – дети начали совсем по-другому относиться, стало понятно, что им это нужно. Родилось само собой, просто из наблюдений за ребятами.

Я пришла в мае 2011, в июле ребята уехали в лагерь, а в сентябре я оформила гостевой на первую свою девочку, начала ее забирать на выходные, на каникулы. Из опыта стало понятно, что такое индивидуальное общение, наставничество довольно эффективно. В тот момент я не думала категориями эффективности, просто оказалось, что это имеет смысл, ценность и понятно, как работает. Есть человек, который хочет общения, есть ты – человек, который это общение может дать.

−На тот момент, начала вашего наставнического пути, каким образом вы учились быть наставником?

−Я начала читать все, что попадается мне под руку, недаром я филолог, в конце то концов (смеется). Честно скажу, тогда попадалось не очень много качественной литературы. Мне кажется, в последние лет семь было написано много каких-то методических материалов по наставничеству, в целом тема сиротства в последнее время довольно активно развивается, появляются новые книги. Тогда это были художественные тексты преимущественно советских писателей, потом попалась книга «Соленое детство» Александра Гезалова, потом Петрановская, Губина… а остальное обучение было на опыте. Я точно могу сказать, что это было вообще не про обучение, не было сверхидеи создать наставничество, еще что-то. Была конкретная девочка, с которой мы подружились, причем, у нас была небольшая разница в возрасте, мне было 19, ей было 13, понятно, что я была совершеннолетней, она нет, но, по большому счету, это не очень большая разница в возрасте. Сейчас, когда мы говорим про наставничество, мы не допускаем такую маленькую разницу в возрасте.

Была я, была девочка, с нами происходило много интересных ситуаций. Плюс были другие дети, которым я старалась найти старших друзей, наставников.

−Расскажите о вашем первом опыте в роли наставника, с какими трудностями вы сталкивались и какие решения принимали?

−Все решения были самостоятельными, потому что спросить было не у кого. Трудности были во многом в столкновении с системой, когда я хотела оформить гостевой, сотрудники детского дома мне говорили: «Зачем тебе это надо?», «Ты не сможешь», «Девочка очень сложная», « Все это бессмысленно и бесполезно». Сейчас оглядываясь назад, я не могу вспомнить, что мне с ней было сложно. Были ситуации, которые удивляли.

Здесь я осторожничаю, поскольку понимаю, что все будет опубликовано, она читает социальные сети, мы все еще дружим. Конфиденциальность ребенка и право на личную жизнь подросшего человека, не хочу вдаваться в подробности, потому что много было разных историй, но в целом основные сложности были в том, чтобы доказать что ничего страшного нет в том, чтобы ребенка брать в гости, даже если у нас небольшая разница в возрасте.

−Какие ситуации вас удивляли?

−Были такие смешные истории, когда я ей предложила постирать носки, она сказала: «Зачем? Мне новые выдадут». Помню, была история про жирафа. Я сводила ее в зоопарк, после зоопарка привезла в детский дом. Все было нормально, распрощались. Через несколько дней приезжаю, она ко мне бежит чуть ли не со слезами:

−Вот скажи им.

− Что я должна сказать-то? Что случилось?

− Скажи им, что жирафы существуют.

Все дети в детском доме от 7 до 17 лет ее все три дня убеждали, что она выдумала, потому что жираф это мультяшный персонаж, на самом деле она не могла видеть в его зоопарке, потому что их не бывает.

−Были ли моменты, когда возникало желание все бросить? Что вас останавливало?

− В такие моменты останавливает ответственность. За все это время у меня было 5 подопечных. Были разные переживания, эмоции, но желания бросить не возникало. С одним подопечным мне было тяжело, я думала, что больше никогда и ни за что, надо прекращать. Меня спасло то, что ребенок попал в приемную семью, очень удачно все сложилось. В тот период, пока все тянулось, останавливало именно понимание того, что я приняла решение стать ребенку наставником, приглашать в гости и бросить его я не имею права. Если говорить об ответственности, то я не знаю, хватило бы мне ее на два года, на пять лет, на год хватило.

Все-таки надо решаться на наставничество, не исходя из того, что ты просто можешь это делать, а исходя из того, с кем ты можешь это делать. Было несовпадение каких-то значимых ценностных вещей изначально, которые я не осознавала. Сейчас, когда я работаю как куратор наставников, мы подбираем пары в соответствии с разными моментами, в том числе и тем, что для человека принципиально важно и с чем они готовы столкнуться. Тогда мы не попали друг другу в ценности. Хотя опять-таки мы с ним до сих пор общаемся. Выдержала бы я это все в таком плотном формате на протяжении длительного времени, честно скажу, не знаю. Этот опыт хорош тем, что начинаешь понимать не только детей, но и взрослых, которым бывает тяжело.

−До наставничества, какие представления о детских домах у вас были?

− У меня были представления о детских домах, я в них бывала. В подростковом возрасте я пела в хоре, хор у нас был социально ориентирован, мы ездили в разные учреждения, в детские дома в том числе. Само представление о том, что такое детский дом, визуальное у меня было. Про то, что там живут дети без родителей, тоже было. Было опасение, что там что-то очень сложное и непонятное, страшное может быть. Сейчас очень сложно вспомнить, с какими мыслями я туда шла. Помню, было довольно много страха не справиться, а вот с чем именно справляться собиралась, не помню.

−Можете ли вы сказать, что наставничество поменяло ваше восприятие детей из детских домов, ваши представления и ощущения?

−Я узнала их (о детях) как людей, что есть какой-то собирательный образ ребенка из детского дома, он очень здорово рушиться, когда ты начинаешь видеть в ребенке ребенка. Ты видишь в ребенке человека, у него могут быть самые разные качества и да у него есть тяжелая своя история, непростая, но при этом при всем ты от собирательного образа быстро уходишь. Вот что самое главное меняется, когда приближаешься: перед тобой не просто образ ребенка-сироты какого-то, а живой конкретный человек, у которого есть характер, интересы. Черты, которые тебе нравятся и которые могут тебе не нравиться, он имеет полное право на них. Самые разные истории, самые разные дети и они совсем не вписываются в стереотипный образ.

−Вы упомянули собирательный образ ребенка из детского дома, какой это образ чаще всего?

−Обычно бывают две истории, либо там все ужасные правонарушители, разбойники и хулиганы, которые употребляют сразу все, что можно употреблять. Второй образ – это образ несчастного ребенка, который сидит у окошка и бесконечно ждет маму и готов видеть ее во все проходящих мимо этого окна людях.

На самом деле дети разные, у них может быть и то, и другое, и третье, но еще у них есть своя жизнь, потенциал, интересы, которые дети могут сами не осознавать, но они у них есть, подкупающие стороны в общении, подкупающих не в манипулятивном смысле, а в том, когда ребенок себя проявляет в общении с какой-то другой стороны, сразу восхищаешься тем, насколько он где-то глубоко чувствует, интересно мыслит.

−Ранее вы рассказывали, что были волонтером в реабилитационном центре «Радуга», были ли тогда в той деятельности предпосылки к наставничеству? Какие?

−Предпосылок не было, у меня были дети с тяжелыми диагнозами, ДЦП в такой тяжелой степени, когда у ребенка даже взгляд не фокусировался, был ребенок с аутизмом, с тяжелыми множественными нарушениями развития. Сейчас такое называют «Служба передышка» для родителей: я приходила в семью и проводила время с ребенком, чтобы его мама, семья могли чем-то другим заняться, найти время на другого ребенка, на себя, решить какие-то дела, не таская ребенка по морозу куда-то. Такие были задачи, я бы не сказала, что это предпосылки к наставничеству.

−Согласны ли вы с тем, что наставником может стать не каждый человек? Почему?

−Да, абсолютно. Давайте начнем с того, что есть некоторые противопоказания к наставничеству. Одно из них это непрожитая, актуальная, психотравмирующая история, когда сам человек находится в ситуации переживания травмы и он с ней не справился или у него не хватает ресурсов на нее. Очень часто у людей бывает порыв пойти куда-нибудь в социальную сферу, это компенсаторный мотив, когда что-то свое болит, отзывается и хочется помочь кому-нибудь другому, в итоге мы получаем травму, которая накладывается на другую травму. Мы получаем травму ребенка, травму взрослого, они встречаются, и помочь друг другу никто не может, все усугубляется.

Есть другие противопоказания, психиатрический диагноз, думаю, что комментировать особо не нужно, что это не очень полезно будет для всех. Есть другие заболевания, которые могут стать противопоказанием к наставничеству: например, чисто физически невозможно организовать посещение детского дома для человека на коляске – там нет пандусов.

Там может быть очень много таких причин, онкологическое заболевание, когда мы понимаем, что есть риск, угроза жизни и она выше, чем у большинства людей, никто не застрахован . К ребенку, который и так переживает утрату приходит волонтер, который находится в состоянии не всегда простом −принятии своей смертности, это не очень полезно. Об этом я могу говорить бесконечно. Один из главных факторов это ответственность, относится к наставничеству не как к хобби, которое сегодня я наставник, а послезавтра я английский учу.

Иногда наставниками хотят стать люди, которые, например, часто ездят в командировки или работают вахтовым методом и это тоже момент про то, что не может такой человек, на мой взгляд, качественно включаться в жизнь ребенка. У детей за неделю происходит очень много событий и когда контакт прерывается постоянно, это тоже про нестабильность.

−У вас был опыт школы приемных родителей, вы учились в ней до наставничества или после?

−В процессе, это как раз был момент, когда я оформила гостевой, каждый раз на гостевом у меня были подростки, я поняла, что мне не хватает знаний, мне нужно получить информацию по специфике детей сирот, как и что нужно делать. Я открыто об этом сказала психологу, которая набирала группу. Мне очень повезло, я училась в группе у Татьяны Губиной, автора книги, про которую я рассказывала в начале. Это была очень качественная подготовка, где я получила ответы на очень многие вопросы.

−Чем эти знания школы приемных родителей отличаются от тех, что будете давать вы в школе наставников?

−Да, конечно. Потому что история про родительство, история про наставничество – это две разные истории. Во-первых, это очень разные роли, когда мы говорим про наставника, особенно когда речь идет о ребенке, который еще в детском доме, не о выпускниках, мы очень четко стараемся разделять, кто ты, в каком качестве ты идешь, в качестве приемного родителя или в качестве наставника, потому что наставник – это не родитель. Наставник это значимый взрослый, старший друг, синонимов много.

Роль родителя предполагает, что ребенок находится с родителем, под его ответственностью, живёт в его доме. Родитель принимает какие-то значимые решения в его жизни. Наставник это человек, который будет во многое включаться, очень во многом помогать и поддерживать, но он не принимает решения в жизни ребенка. Он может быть хорошим ресурсом, может советовать, но решение принимает не он и это разные роли, разная степень ответственности, разные статусы и разный формат общения на мой взгляд.

−Случались ли истории, когда наставник переходил в роль приемного родителя?

−Да, знаю такие истории. Иногда в этом бывают сложности, потому что когда ты сначала с позиции пусть более старшего, но относительно равного, потому что мы говорим про наставничество, что оно не жестко иерархично, это контакт двух равных людей, у одного из которых больше опыта, родительство более иерархично. Когда твой старший друг, наставник, внезапно начинает требовать, чтобы ты делал уроки и вообще предъявлять новые требования, переход из этих ролей гораздо сложнее.

Идти в наставничество, изначально думая, что «я потом заберу ребенка» не очень честная история. Если человек планирует стать приемным родителем, лучше сразу идти к ребенку как приемный родитель и не путать эти вещи.

−Знали ли вы личную историю детей, у которых были наставником? Помогли ли эти знания в трудных ситуациях?

− Я узнала в процессе, у меня были общие знания, то чем делятся дети, живы ли родители, какие-то воспоминания. С личным делом одного из моих подопечных ребят меня познакомили, это очень тяжелое было знакомство, потому что в воспоминаниях ребенка, это все, конечно, не так, как пишется в личном деле.

Я не понимаю, зачем в деталях заранее узнавать личную историю ребенка? В общих чертах, да. Но, в общих чертах это понятно, есть федеральная база данных, там подробно пишется, где отец, где мать, есть ли братья, сестры, а вот медицинскую историю и какие-то другие вещи, на мой взгляд, наставнику нужно узнать не всегда с порога, потому что это вопрос ваших взаимоотношений с ребенком.

Ребенок не знает про наставников все его медицинские диагнозы, историю его жизни, почему мы к ребенку изначально подходим как к объекту. Я сначала про тебя узнаю, а потом подумаю, что делать. Ребенок не объект, ребенок – субъект. В личном деле может быть написано все что угодно, а ребенок может помнить другое, то, что не написали в личном деле. А еще ребенок может обладать качествами, которые компенсирует все то, что находится в личном деле.

Важнее изначально видеть ребенка таким, какой он есть, знакомиться именно с ним, а если понадобилось что-то узнать, где-то что-то прояснить, тогда уже по запросу. Не помню ни одного случая, чтобы детский дом по запросу отказался выдать какую-то информацию, особенно когда понимал, почему вопрос возник.

−Зачем нужно учиться быть наставником?

− На мой взгляд, тут есть два важных фактора, первый – заранее узнать про те трудности, которые часто бывают, про специфику, понять могу, не могу, готов, не готов, прицельно подумать. На этапе обучения, по опыту многих организаций, отсеиваются высокий процент кандидатов. Когда люди узнают больше информации, понимают, что есть свои сложности и своя специфика, многие сами принимают такое решение.

Кроме того, обучение нужно для того, чтобы человек знал, как реагировать на те или иные ситуации. Здесь важно не дать инструкцию по каждому конкретному случаю, это невозможно, а общие принципы, подходы к сложностям, которые могут возникать. Какое-то понимание, почему эти сложности есть, оно достаточно помогает в налаживании отношений и в том, чтобы реально в каких-то критических ситуациях не навредить ребенку. Реагировать бережно, устойчиво, с позиции взрослого человека, самому не впадать в панику, быть готовым столкнуться с разными ситуациями.

−Чему будут учить будущих наставников?

−Один из базовых моментов, который лежит в работе с сиротами, про него говорят в психологии, когда мы работаем с человеком, это теория привязанности. Это одна из основ, без которой говорить про детей-сирот вообще сложно. Исходя из особенностей личного опыта ребенка, в соответствии с теорией привязанности у детей вырабатываются разные защитные стратегии, разные особенности поведения, которые могут проявляться больше, проявляться меньше, но при этом присутствовать почти всегда в тех или иных вариантах.

В программу обучения входят, например, те сложности, которые могут быть у наставника с детьми и у самих детей. Если о них говорить, то одна из сложностей это игнорирование, когда ребенок начинает тебя игнорировать: очень хорошо, когда ты можешь понимать и знать, что с этим делать. А сложности, которые есть у детей или у системы с детьми так или иначе будут встречаться наставнику, невозможно избежать. Например, если у ребенка самовольный уходы или ребенок, например, часто фантазирует и, кажется, что он только врет. Как на это реагировать, с одной стороны, это сложности ребенка, а с другой стороны, становится сложностью наставника. Про такие вещи здорово заранее поговорить, чтобы было больше понимания.

Есть относительно формальные моменты на понимание, как ребенок оказывается в детском доме. Дети часто вспоминают приюты или говорят: « У меня мама не лишена прав, она ограничена». Если человек не понимает эти вещи, из которых состоит жизнь ребенка: что такое приют, почему дети находятся в нем временно, как происходит изъятие из семьи, то человеку сложно будет понимать ту историю, которую рассказывает ему ребенок.

Целые блоки обучения нацелены на вот эти три вещи − как это работает, какие есть сложности и что с ними делать. Как устроены какие-то формальные вещи с точки зрения системы, что такое коррекционная школа, общеобразовательная школа, какие есть перспективы, какие нужно документы, чтобы ребенка забирать в гости на выходные, что с ним происходит после выпуска.

−Вы сталкивались со всеми из перечисленных трудностей?

− Я человек, который много лет работает, в том числе и как куратор наставников и сталкивается и с их историями тоже, представления о спектре возможных ситуациях широкие. Про все не скажу, наверняка, меня можно чем-нибудь удивить

−В каком формате будут проводиться занятия?

−Будут прямы эфиры в инстаграме, там уже в зависимости от его возможностей.

−Сколько будет занятий?

−Тем одиннадцать, а вот, сколько будет занятий −вряд ли разумно делать эфиры больше двух часов, что-то мне подсказывает, что их никто не будет смотреть. Пока подсчитать их я не рискну.

−А какие темы будут?

− «Мотивация наставников», «Сложности наставников», «Сложное поведение подростков. Причины и эффективные способы работы», «Техника безопасности для наставника» и так далее.

−Будет ли домашнее задание? Какое?

−Домашних заданий не предполагалось, будут предложены кейсы, которые будут непосредственно обсуждаться в прямом эфире.

Материал подготовила: Ариана Татарченко