Уходящий поезд

Вокзальные часы показывали утреннее время. Ваня Постин стоял и смотрел, как один за одним приходят и уходят поезда. Одновременно он стоял так, чтобы ему было видно, как со стороны города вереницей, сгорбленно пыхтя, текут к вокзалу люди. Ване очень хотелось, чтобы людской ручеёк тёк не к прожорливым вокзальным червям-вагонам, а к нему, белобрысому семилетнему пацану из детского дома. Но люди равнодушно карабкались по лестницам и спешили куда-то за вокзальные пределы. Недалеко от Ваньки, как осенние листья, валялись ничьи люди. Бомжи никого не встречали и не провожали. Для Ваньки это было странно, потому что на вокзале все кого-то встречают и провожают. Ванька провожал и встречал всех. Вот мимо прошёл полузнакомый милиционер. Пару раз он сдавал пацана в детский приют, но, устав бороться с постоянством Ивана, теперь только подмигивал и тоже кого-то встречал. Некая тётя хотела было задать вопрос, но, махнув рукой, прошла мимо. Постин знал, о чём она бы спросила. О школе, о маме, о новых ботинках, о фингале под правым глазом… Но, видимо, спешка успешно переборола это её желание.

Фингал нарисовался вчера утром, когда иногда появляющийся в классе Ваня прыгнул с парты на Кольку Петрова (или Иванова) за то, что тот намекнул на социальное происхождение Ивана. Они кубарем прокатились по всему классу, телами накрыв ноги Галины Петровны, которая, схватив за ухо Ивана, повела его по всей школе — к директору. Все в классе знали, что Петрову (или Иванову) ничего не будет, потому что в сентябре его мама подарила классу три метра линолеума. Ванька не дарил ничего. Он, может, и хотел бы подарить пару-тройку сантиметров, но их у него не было. Директор о линолеуме не знал ничего, но, глянув на одежду Ивана, стал звонить в детский дом. После этого инцидента мальчишка не ходил в школу целую неделю. Самым неприятным и больным для него было постоянное напоминание: «Безотцовщина» и прочий «без».

Отца Ванька помнил хорошо, обратно вряд ли. А ещё больше — его толстую, нереальную цепь на шее, которая, казалось, вот-вот срежет его голову, как меч. Отец появлялся под вечер в компании таких же «цепных» друзей, и Ванька превращался в официанта. Он подавал стаканы, резал разными кусками колбасу, бегал в магазин за водкой, которую ему щедро давали продавцы, а также получал наставления, как жить дальше. Отец заставлял мальчишку повторять какие-то непонятные слова, и когда он их коверкал, люди с цепями на шее гоготали. Так продолжалось почти сто лет. Однажды вечером отец не вернулся. Привычный цикл куда-то делся, Ванька один сидел в полутёмной квартире и не знал, как ему теперь жить. Наутро за ним пришли. Наученный отцом не открывать никому дверь, он спрятался под кровать, но дверь была выломана, вырвана спасителями из органов опеки. Катерина Сидоровна Купайкина была значительных размеров, и поэтому никак не могла наклониться и забраться под кровать, чтобы выудить оттуда мальчишку, но более юркая «опекская» юрист Ольга Петровна скаканула-таки под кровать, где и начала беседу, задав очень уместный вопрос: «Ваня, что ты здесь делаешь?». Ваня привычным движением залез в карман и нащупал там небольшое лезвие, потому что он знал, что скоро ему придётся прятаться под кроватью в детском доме. Но вдруг свесилась голова с кокардой, которая сказала: «Пойдём с нами, государственный ребёнок» — и все заржали.

Ваньку отвезли в детский дом, где в первый же час он применил то, что не применил против Ольги Петровны, и его заперли в туалете. Недолго думая, Ваня выдернул шланг из сливного бачка, и вода начала затапливать не только туалет, но и коридор с паркетом. Тогда Ваню поместили в какую-то комнату, где, сняв стекло, затем второе, он спустился по водосточной трубе и приземлился на вокзале. Кокетливый милиционер, узнав постового Ваню, козырнул, дал семечек и исчез. Возможно, он его с кем-то перепутал, потому что много кто из этого детского дома шатался по городу. А загребли его два раза случайно, под видом милицейских манёвров — «для плана».

Ах да, мы забыли сказать о маме. Она работала… Воспитательницей. В этом же детском доме, но они обоюдно делали вид, что друг друга не знают. Ванька и не пытался наладить с ней контакт, потому что сразу же старшие заставили бы его влиять на мать — и по-хорошему, и по-плохому. Практически каждый день он стоял на том же месте у перрона номер один, провожал и встречал поезда, кормил воробьёв и вокзальных голубей. Мимо текли люди, мимо, мимо, мимо…

А.Гезалов 2006 г